Антон Веселов — один из самых известных людей города. Будь то сфера бизнеса, массмедиа или общественной деятельности, особенно культуры и искусства — Веселова знают и ценят везде за его креативность, острый ум и умение формулировать самые сложные вещи простыми и красивыми словами. Много лет он был журналистом, а ныне — заместитель директора ГПНТБ СО РАН по связям с общественностью. Вместе с Антоном мы прогулялись от его работы до дома. За это время наш герой в свойственной ему изящной манере рассказал, как жилось раньше и как живется сегодня в его любимом центре Новосибирска.
Прошлые жизни
«Хоромы за Оперным и ванна с коровой». История семьи. Мой дед Александр Степанович, носитель фамилии, работал в Совнархозе большим начальником. У него была служебная машина, армейский военный джип, и квартира на целый второй этаж ныне снесенного дома за Оперным театром, на улице Соревнования, 35.
Там у него был кабинет и настоящая печка, одна большая и одна комнатная собачка, кладовая, в которой висели, покачиваясь, колбасы
Жили в этом доме не только кровные родственники. Няня моего отца — дальняя родственница — тоже обитала в этой квартире. В конце 1940-х лучшего друга деда посадили за растрату. Его жена, никогда не обладавшая какой-либо профессией и полностью зависящая от мужа, также фактически стала частью семьи Веселовых.
Моя мама, в девичестве Чиркина, жила на улице Потанинской — в самом центре города: по соседству Оперный театр, Госбанк, водокачка, голубятни. Ее семья держала собаку и корову. От этих хозяйственных феодальных привычек пришлось избавляться, когда в 1950-е годы они переехали в новую квартиру на улице Серебренниковской. Ее дали маминому отчиму Ивану Артемьевичу Телятникову. В 1990-х годах мне тоже довелось в ней пожить — я застал там высоченные потолки и ванну, в которую могла бы поместиться та самая корова с Потанинской.
«Амброзия на розлив, ужас в ТЮЗе и потоп в погребе». Детство. Я 10 лет прожил в Октябрьском, 15 — в Ленинском и пока только 20 — в Центральном районе. Но уверен, что никогда не покидал центр. Для меня это и есть Новосибирск. Когда построили метро, я, будучи 10-летним ребенком и живя в Ленинском районе, каждый день стал гонять на подземке в «Колос» за хлебом. Что-то было общее в этих четырех продуктовых: «Колос», «Универсам», «Сотый» и «Под строкой». Про последний магазин, точнее, его здание, я еще расскажу подробнее — это место играет большую роль в моей нынешней жизни.
Я отвечал в семье за снабжение и лет с десяти регулярно мониторил цены, узнавал секреты плановой экономики. Иногда мне действительно удавалось предугадать, где что «выбросят». Кроме того, я регулярно дегустировал соки на разлив. Мне нравился ткемалевый — 16 копеек за стакан.
В ныне почившем магазине «Под строкой» стояли модные на то время пластиковые «аквариумы» с перемешивателями. Там сок казался самым вкусным
Во всех остальных магазинах доживали век стандартные стеклянные конусные колбы с вентилем. Только в кафетерии «Колос» я изменял своим привычкам — выбирал какао, потому как меня пленило местное песочное кольцо.
В детстве я очень любил ТЮЗ — он тогда находился в Доме Ленина. Помню свой малышковый ужас, когда восходящая звезда театра Виктор Буланкин появился на сцене в роли Лешего
Меня так испугала эта тощая фигура в обносках, что я на весь зал закричал: «Мама, я хочу домой!» Много лет спустя я спросил Виктора Ивановича о том, почему ему так мощно удавались роли всякой нечисти. Он ответил, процитировав одного критика: «Я был Гамлетом. Гамлетом животного мира».
Границу Центрального и Октябрьского районов пронзали гаражи, среди которых был и наш. Помню, однажды мы с папой попали в потоп — дождь лил такой, что центр затопило, по Орджоникидзе шла волна. Харчи в нашем подвале тоже намокли, и мы вытаскивали картошку на просушку в гаражный бокс. Белоснежные «Жигули» все это время (впервые в своей истории так долго) стояли на улице, что всех держало в постоянном тонусе. Ирония судьбы — прошли годы, у меня теперь нет ни машины, ни гаража, и я не вижу ценности ни в картошке, ни в «Жигулях».
«Редкие книги, барабаны в заложниках и дорогой винил». Отрочество. Несравнимо значимее магазинов в сердце города для меня был Центральный дом книги, который размещался в здании Облпотребсоюза. Когда я написал пробное выпускное сочинение, один профессор из Пединститута назвал меня «Молодым Борхесом». Я терялся в догадках — Хорхе Луиса я тогда не читал и даже не слышал о нем.
А когда в 1990-х годах издания классика посыпались золотым песком, то я купил первую книгу Борхеса как раз в ЦДК
В «Дзержинке» (ДК Дзержинского) у нас была репетиционная «точка». В ней хранились барабаны нашего драммера. В нашей рок-группе я писал песни, обычно пел и играл на клавишах. Но в подвале ДК не было пианино, поэтому я бряцал на гитаре.
Там все едва играли. Мы вообще находились в таком благостном ожидании успеха, что больше обсуждали, как вот-вот жахнем, чем, собственно, упражнялись
Потом у владельцев точки пропала какая-то примочка, и одновременно группу попросили на выход, а барабаны задержали «в залог». Мы некоторое время пытались найти мерзавца-расхитителя, но потом так увлеклись личной жизнью, что стало не до рок-н-ролла.
Магазины в центре города с яствами, которые важны были для меня в детстве, поменялись, как и мои интересы, на другие. Когда я повзрослел, в центре для меня существовало лишь два магазина: «Мелодия» и «Аккорд». Возле последнего выстраивались торгаши «фирмой». Я много лет ходил мимо, облизываясь. А потом взял и купил себе дорогущий пласт Mingus in Europe Volume I. Винил попался «обтесанный», но я до сих пор очень этой пластинкой доволен.
«Музыка с глинтвейном и кино с сигаретами». Юность. В 18 лет я почти каждый вечер приходил в музыкальное училище.
Документов у меня не спрашивали — во-первых, охрана давно ко мне привыкла, а во-вторых, я часто носил с собой бас в кофре и меня принимали за своего
Я тогда подумывал бросить НЭТИ, где учился на инженера, и поступить в музучилище. Мы с друзьями — настоящими музыкантами — занимались на четвертом этаже.
Я был фанатом группы «Новая ассоциация блюза» и дружил с лидером, Михаилом Мишурисом. У них была точка в Союзе композиторов. Однажды я принес туда два тетрапака молодежного крепленого «Полянка». Миша со свойственной ему экзальтацией счастливо проанонсировал глинтвейн, «для которого все есть». И выудил из своего чая четвертинку лимона. Глинтвейн сварили — и правда, вышло вкусно.
В кинозал на Каинской я ходил как на работу. Однажды насильно приволок туда всех друзей на Вендерса. Друзья не оценили
Я же гнул свою линию, представляя себя синефилом — ходил на встречи киноклуба Андрея Малова в музыкальном училище. Там мы посмотрели всего Бунюэля и Бергмана. Я искренне надеялся все сказанное мэтром запомнить и понять.
В Новосибирске тогда наступил расцвет клубного движения, так что я посещал и другие сборища. А когда мне подарили первый видик — организовал собственный клуб дома. Супруге, правда, не нравилось, что какие-то странного вида интеллектуалы вечно пасутся у нас в однокомнатной квартире и часто остаются на ночь. К тому же непрерывно курят. Еще ее беспокоила моя печень, поэтому клуб пришлось закрыть.
Россыпь профессий
«Факел под окном». Инженер. В предыдущей жизни я был инженером-радиотехником в НИИ Измерительных приборов. Кстати, именно в нем работал и наш нынешний мэр Анатолий Евгеньевич Локоть. А еще так совпало, что мы с ним окончили одну школу.
Путь из дома на службу занимал у меня несколько минут. Достаточно было лишь перейти через Октябрьскую магистраль — НИИ располагается напротив Сквера героев революции. В моем кабинете осциллограф теснил вольтметр, благоухал ароматами паяльник, блестел пинцет, постоянно курсировали новые варианты схем, поэтому приходилось паять навесным монтажом.
На службе не прощались опоздания: в восемь утра я должен был быть на проходной и менять один пропуск на другой — он по транспортеру сам плыл мне в руки. Затем я, фактически, оказывался взаперти ровно до 17:15.
До финального звонка время тянулось бесконечно. И тогда я вглядывался в руку с факелом, вырывающимся из-под земли прямо у моего окна
В такие часы я трактовал этот пантеон — да простит меня автор, художник Василий Николаевич Сибиряков, — по-своему. Для меня он становился символом грядущей свободы.
«Обладатель золотого пера». Журналист. В 1996 году я завершил свою карьеру инженера. Оглядываюсь сейчас назад, и кажется, прошло уже столько времени — как будто это было с кем-то другим, а не со мной. После этого моя профессиональная деятельность так или иначе была связана со словом — письменным и устным. Был я и журналистом, и редактором, и креативным директором, и продюсером, и ведущим новостей, и даже писал корпоративные книги. На заре моей журналистской карьеры я работал в газете «Честное слово» и писал о джазе.
В Дом политпросвещения, где тогда базировалась филармония, кажется, приходил чаще, чем в редакцию. Сегодня на его месте построили зал имени А.М. Каца
Я подолгу сидел на репетициях, общался с музыкантами и организаторами концертов. Бывало, заходил в кабинет директора, Владимира Миллера, на чарку водки «Честное слово» с его лицом на этикетке.
Помню, как Арнольд Михайлович Кац любил подтрунивать над молодежью. Однажды я зашел в зал, когда репетиция симфонического уже началась. Он демонстративно остановил оркестр, выдержал уместную паузу и молвил: «Золотые смычки смолкли — вошел обладатель золотого пера». С тех пор я стал внимание относиться к деталям и стараюсь не мешать артистам своими праздными перемещениями.
С 2010 по позапрошлый год я работал на ВГТРК, занимал должности ведущего и продюсера программ на телеканале «Россия-24». Как мне кажется, за это время я прошел все возможные стадии и формы телевизионной журналистики
Этот опыт дал мне возможность еще больше расширить круги знакомств как в среде культуры и искусства, так и в других сферах жизни: бизнесе, политике, спорте.
«Какая профессия у Антона Веселова?» Художник и музыкант. Когда меня спрашивают о профессии, я всегда вспоминаю газету филармонии, в которой когда-то стал героем кроссворда. Обо мне зрителей спрашивали так: «Какая профессия у Антона Веселова?» На тот момент я работал журналистом, но так часто проводил время в филармонии или на джаз-концертах, книжных ярмарках или галереях, фотовыставках или кинопоказах, что везде был, что называется, своим.
Представители и музыкальных, и художественных кругов последние лет десять шутят над тем, как много времени я провел вместе с ними и что мне уже хотя бы за выслугу лет положено членство в их профессиональных союзах. Причем общался я с ними как неформально, так и посещая вполне рабочие собрания.
Поэтому я считаю себя в своеобразных формах и немного музыкантом, и чуть-чуть художником. К последнему я непосредственно прикоснулся через жену, Анну Галееву, вместе мы занимаемся шелкографией.
Сегодня, завтра и всегда
«Самопровозглашенная галерея». ГПНТБ. Один знакомый уверял меня, что развитие человека можно выразить буквально в метрах — между точкой старта и местом его нынешнего воцарения. По его методике я едва сдвинулся в личностной эволюции: родился на улице Коммунистической, ныне обитаю на улице Октябрьской.
Кроме того, тружусь я также в пешей доступности от центра города — в так называемом «новом центре»: последние три года я работаю в ГПНТБ.
Это место было знаковым для меня и раньше: в бытность студентом я очень часто засиживался здесь, так как ГПНТБ до эры интернета было единственным местом для поиска знаний, особенно узкоспециализированных
Сегодня в мои обязанности на должности заместителя директора ГПНТБ СО РАН по связям с общественностью входит организация массового посещения библиотеки. Это и увеличение числа читающих, и координация деловых визитов, в том числе, власти. В целом, моя должность создана, чтобы оправдать в названии ГПНТБ букву «П»: я отвечаю как раз за публичность. На данный момент я в декрете: работаю на полставки, а остальное время посвящаю недавно родившемуся четвертому ребенку.
Что же до моего кабинета в ГПНТБ, то здесь по большей части базируется моя «самопровозглашенная картинная галерея».
Я давно коллекционирую полотна, и мое рабочее место оказалось единственным подходящим для них пространством. Несмотря на масштабы кабинета, они и здесь помещаются не все, поэтому я устраиваю сменные экспозиции
Среди картин есть мои портреты, которых в кабинете сейчас осталось два. Это, в основном, работы местных живописцев, а также моей старшей дочери и супруги — они тоже художницы. Мое увлечение живописью началось спонтанно, когда в конце 1980-х я познакомился и стал дружить с разными художниками. Многие полотна ныне уже утеряны, но все картины, которые я приобретал или получал в дар, находили свое место в моей душе.
«Город живет». Инфраструктура в центре Новосибирска. В начале своего повествования я упомянул про магазин «Под строкой», куда любил ездить за соками в детстве. Сегодня круг замкнулся: я живу в этом здании, а точнее, в одной из позднейших пристроек к этому легендарному дому.
Двор здесь узкий, и в нем отсутствуют парковки, детские площадки и вся минимальная инфраструктура, которая сегодня обязательна для любых новостроек. Поэтому погулять в центре с ребенком в коляске вариантов почти нет
Первомайский сквер небольшой и многолюдный, в Центральном парке шумно, а до Михайловской набережной далеко. Остается сквер Героев революции возле Дома Ленина: он тихий и почти всегда пустой. Только это же кладбище. Хотя в нашем городе везде есть какие-то захоронения.
Раньше я часто передвигался по Новосибирску на машине. Хотя и ногами я его обошел, в буквальном смысле, весь — могу проводить экскурсии. Уже полгода у меня нет автомобиля, поэтому путь между домом и работой я преодолеваю пешком, приблизительно за 15 минут. Здесь за каждым зданием эхом отзывается не просто моя история, встроенная в общую летопись Новосибирска. Это целый калейдоскоп, альманах историй, связанных с каждым из домов.
Вариантов преодолеть путь между домом и работой у меня три, и в каждом встречаются важнейшие пункты, с которыми меня многое связывает. По улице Кирова — это бывший «Дом Пионеров», по улице Сибревкома — Филармония, а через «Ауру» — Музыкальное училище.
Одним словом: какой дорогой ни пойди от ГПНТБ, каждая обязательно приведет тебя домой. Отсюда все дороги ведут в центр
Что касается продуктов, то раньше центр был специфическим районом, особенно вечером: помимо четырех магазинов, в радиусе пары километров еды купить было негде. Но сейчас здесь появились и мини-маркеты, и круглосуточная «Лента».
Вот только для меня этот вопрос становится все менее актуальным и моего задора хватает лишь на обязательные покупки. А почти весь наш семейный рацион складывается вокруг молока. Молоко — это каши, кофе, блины. Молоко — это жизнь. Иногда мы с детьми можем сходить в конкретные места, где нам вкусно: с сыном — за молочными коктейлями в MooCrew, со средней дочерью — за буузами в «Хан Буз».
«Это все мое, родное». Планы на будущее. Я хорошо помню, как к Новосибирску относились раньше, когда я был значительно моложе: все в городе были объединены идеей ожидания. В первую очередь это было связано со строительством новых станций метро. Многие улицы, в том числе часть Красного проспекта и Гоголя, были перекрыты десятилетиями. Тогда горожане с придыханием ждали, когда же наступит тот город будущего с новыми метро, домами, транспортными развязками.
Сегодня можно сказать, что мы дождались: метро работает, дома строятся, новые шоссе тоже прокладывают. Чего мне не хватает, так это качества реализации всего вышеперечисленного. А еще не хватает бережного отношения к истории нашего города. Исчезает старый, деревянный центр, сносят дома конструктивизма, которые могли бы еще долго служить даже по своему прямому назначению, а не в качестве памятников архитектуры. И это печально.
Что касается моих планов на дальнейшую жизнь — переезжать я не собираюсь, а все мои мысли связаны с детьми: помочь трем уже относительно взрослым найти себя в этой новой жизни
А план № 1 — воспитать самую младшую дочь, которой сейчас только полгода. Я не настаиваю на том, чтобы мои дети обязательно жили здесь. Но понимаю, какие аргументы я могу им привести, чтобы они и в Новосибирске увидели для себя перспективы. Потому что наш город мне нравится, особенно его центр. Точнее, центр и есть для меня Новосибирск.
